Преподобный Амвросий Оптинский

    23 ОКТЯБРЯ : СВЯТАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ ТОРЖЕСТВУЕТ ПАМЯТЬ ПРЕПОДОБНОГО АМВРОСИЯ ОПТИНСКОГО (1891).

Великий  Оптинский  старец иеросхимонах  Амвросий  родился, как принято считать,  в   день   памяти  святого Александра Невского 23 ноября 1812 года в селе Большая Липовица Тамбовской губернии в семье пономаря Михаила Федоровича, отец которого был священник. «В какое число было мое рожде­ние, — вспоминал впоследствии старец, — не помнила и сама матушка, потому что в тот самый  день , как я родился, к деду в дом, где тогда жила моя мать, съехалось много гостей (дед мой был благочинным), так что мать мою должны были выпроводить вон, и она в этой суматохе и запамятовала, в какое именно число я родился. Должно полагать, что это было около 23 ноября». И, говоря об обстоятельствах своего рожде­ния, отец  Амвросий  любил пошутить: «Как на людях родился, так все на людях и живу». При крещении новорожденному дано было имя Александр в честь святого благоверного князя.

В детстве Александр был очень бойкий, веселый и смышленый мальчик. По обычаю того времени учился он читать по славянскому букварю, Часослову и Псалтири. Каждый праздник он вместе с отцом пел и читал на клиросе. Он никогда не видал и не слышал ничего худого, так как воспиты­вался в строго цер­ковной и религиозной среде.

Когда мальчику исполнилось 12 лет, родители определили его в первый класс Тамбовского духовного училища, по окончании которого в 1830 году он по­ступил в Тамбовскую духовную семинарию. И в училище, и в семинарии, благодаря своим богатым способностям, Александр Гренков учился очень хо­рошо. «Гренков мало занимается, — говорил его товарищ по семинарии, — а при­дет в класс, станет отвечать, точно как по писанному, лучше всех». Об­ла­дая от при­роды веселым и живым нравом, он всегда был душой общества молодых людей. В семинарии любимым занятием Александра было изучение Святого Писания, богословских, исторических и словесных наук. И поэтому ему никог­да и в голову не приходила мысль о монастыре, хотя некоторые и предрек­ли ему об этом. За год до окончания он тяжко заболел. Надежды на поправление почти не было, и он дал обет в случае выздоровления пойти в монастырь.

Целый год семинарской жизни, проведенной им в кругу веселого общества молодых товарищей, не мог не ослабить его ревности к монашеству, так что и по окончании семинарского курса он не сразу решился поступить в мо­нас­тырь. Полтора года пробыл Александр Михайлович в помещичьем доме. А в 1838 году освободилось место наставника духовного училища в г. Липецке, и он занял эту должность.

Но, часто вспоминая о данном обете идти в монастырь, он всегда чувствовал угрызение совести. Вот как сам старец рассказывал об этом периоде своей жизни: «После выздоровления я целых четыре года все жался, не решался сразу покончить с миром, а продолжал по-прежнему посещать знакомых и не остав­лять своей словоохотливости… Придешь домой — на душе неспокойно; и думаешь: ну, теперь уже все кончено навсегда — совсем перестану болтать. Смотришь, опять позвали в гости и опять наболтаешь. И так я мучился целых четыре года». Для облегчения душевного он стал по ночам уединяться и молиться, но это вызвало насмешки товарищей. Тогда он стал уходить молиться на чер­дак, а потом за город в лес. Так приближалась его развязка с миром.

Летом 1839 года по дороге на богомолье в Троице-Сергиеву лавру Александр Михайлович вместе с другом своим П. С. Покровским заехали в Троекурово к известному затворнику отцу Илариону. Святой подвижник принял молодых лю­дей отечески и дал Александру Михайловичу вполне определенное указание: «Иди в Оптину, ты там нужен». У гробницы  преподобного  Сергия, в горячей молитве испрашивая благословения на новую жизнь, он в своем решении оста­вить мир ощутил предчувствие какого-то громадного захватывающего счастья. Но, вернувшись в Липецк, Александр Михайлович продолжал, по его  словам , еще «жаться». Случилось же, что после одного вечера в гостях, на котором он особенно смешил всех присутствующих, его воображению представился его обет, данный Богу, вспомнилось ему горение духа в Троицкой лавре, прежние долгие молитвы, воздыхания и слезы, определение Божие, переданное через отца Илариона, и наряду с этим он почувствовал несостоятельность и шаткость всех намерений. Наутро решимость на этот раз твердо созрела. Опасаясь же, что уговоры родных и знакомых поколеблют его, решил бежать в Оптину тай­но от всех, не испросив даже разрешения епархиального начальства. Будучи уже в Оптиной, он доложил о своем намерении Тамбовскому архиерею.

8 октября 1839 года, прибыв в Оптину, Александр Михайлович застал при жиз­ни самый цвет ее монашества — таких ее столпов, как игумена Моисея, старцев Льва (Леонида) и Макария. Начальником скита был равный им по ду­хов­ной высоте иеросхимонах Антоний, брат о. Моисея, подвижник и прозор­ливец. Вообще все иночество под руководством старцев носило на себе отпечаток духовных добродетелей; простота (нелукавство), кротость и смирение были отличительными признаками  Оптинского  монашества. Младшая братия старалась всячески сми­ряться, не только перед старшими, но и перед равными, даже боясь взглядом оскорбить другого и при малейшем поводе немедленно просили друг у друга прощения. В такой высокого духовного уровня монашеской среде оказался новоприбывший молодой Гренков.

Александр Михайлович имел такие черты характера, как чрезмерную жи­вость, сметливость, остроумие, общительность, обладал способностью все схва­тывать на лету. Это была сильная, творческая, богатая натура. Впоследствии все эти качества, составлявшие его сущность, не исчезли в нем, но по мере его духовного возрастания преображались, одухотворялись, проникались Божией благодатью, давая ему возможность, подобно апостолу, стать «всем вся», чтобы приобрести многих.

Духовный руководитель  Оптинской  братии старец схиархимандрит Лев с лю­бовью принял Александра Михайловича и благословил предварительно пожить на монастырском гостином дворе. Живя в гостинице, он ежедневно посещал старца, слушал его наставления, а в свободное время, по его поручению, переводил рукопись «Грешных спасение» с новогреческого языка.

В монастыре он был некоторое время келейником старца Льва и чтецом (т. е. вычитывал в положенное время для старца молитвенные правила, так как старец, по слабости сил телесных, не мог ходить в храм Божий). Отношения его к старцу были самые искренние. Почему и старец со своей стороны относился к послушнику Александру с особенной, нежно отеческой любовью, называя его Сашей.

В ноябре 1840 года Александра Гренкова перевели из монастыря в скит, где он был под ближайшим руководством старца Макария. Но и оттуда но­воначальный послушник не переставал ходить к старцу Льву в монастырь для назидания.

В скиту он был помощником повара целый год. Ему часто приходилось по службе приходить к старцу Макарию: то благословляться относительно ку­ша­ний, то ударять к трапезе, то по иным поводам. При этом он имел воз­можность сказать старцу о своем душевном состоянии и получить мудрые со­веты, как поступить в искусительных случаях. Цель была: чтобы не искушение побеждало человека, а чтобы человек побеждал искушение.

На закате  дней  своей труднической богоугодной жизни старец о. Лев, прозревая в своем любимом послушнике Александре будущего преемника по старчеству, поручил его особенному попечению своего сотрудника старца о. Макария, сказав: «Вот человек больно ютится к нам, старцам. Я теперь уже очень стал слаб. Так вот я и передаю тебе его из полы в полу — владей им, как знаешь». Думается, что эти полы великих старцев были для близкого к ним ученика подобием милости Илииной, брошенной на Елисея.

После смерти старца Льва брат Александр стал келейником старца Макария. Послушание это он проходил четыре года. В следующем, 1842, году, 29 ноября, был он пострижен в мантию и наречен  Амвросием , во имя свт.  Амвросия , епископа Медиоланского. Затем последовало иеродиаконство (1843 г.), в сане которого  Амв­росий  служил всегда с великим благоговением. Пробывши почти три года иеро­диаконом, о.  Амвросий  в конце 1845 года представлен был к посвящению в иеромонаха. Для этой цели (посвящения) о.  Амвросий  поехал в Калугу. Был сильный хо­лод. О.  Амвросий , изнуренный постом, схватил сильную простуду, отразившуюся на внутренних органах. С этих пор уже никогда не мог поправиться по-нас­тоящему.

Вначале, когда о.  Амвросий  еще как-то держался, приезжал в Оптину пре­ос­вященный Николай Калужский. Он сказал ему: «А ты помогай о. Макарию в духовничестве. Он уже стар становится. Ведь это тоже наука, только не се­­ми­нарская, а монашеская». А о.  Амвросию  было тогда 34 года. Ему часто прихо­дилось иметь дело с посетителями, передавать старцу их вопросы и давать от старца ответы. Так было до 1846 года, когда после нового приступа своего недуга о.  Амвросий  был вынужден по болезни выйти за штат, будучи признан неспособным к послушаниям, и стал числиться на иждивении обители. Он с тех пор уже не мог совершать литургии; еле передвигался, страдал от испарины, так что переодевался по несколько раз в сутки. Не выносил холода и сквозняков. Пищу употреблял жидкую, перетирал теркой, вкушал очень мало.

Несмотря на это, он не только не скорбел о своих болезнях, но даже считал их необходимыми для своего духовного преуспеяния. Веруя вполне и уразумевая собственным опытом, что «аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся  дни » (2 Кор. 4, 16), он никогда не желал себе совершенного выздоровления. И другим поэтому всегда говорил: «Монаху не следует серьезно лечиться, а только подлечиваться», так и сам он постоянно только подлечивался. Зная из учения святых отцов-подвижников, что телесная болезнь выше и крепче поста, трудов и подвигов телесных, он в напоминание себе, в назидание и утешение ученикам своим недужным имел обыкновение говорить: «Бог не требует от больного подвигов телесных, а только терпения со смире­нием и благодарения».

Послушание его к своему старцу, батюшке о. Макарию, как и всегда, было бес­прекословное, даже в малейшей вещи давал отчет. Теперь на него была возложена переводческая работа, приготовление к изданию святоотеческих книг. Им была переведена на легкий общепонятный славянский язык «Лествица» Иоанна, игумена Синайского.

Этот период жизни о.  Амвросия  являлся самым благоприятным для про­хождения им искусства из искусств — умной молитвы. Однажды старец Макарий спросил своего любимого ученика о.  Амвросия : «Угадай, кто получил свое спа­се­ние без бед и скорбей?» Сам старец  Амвросий  приписывал такое спасение своему руководителю старцу Макарию. Но в жизнеописании этого старца сказано, что «прохождение им умной молитвы, по степени тогдашнего духовного возраста, было преждевременным и едва не повредило ему». Главной причиной сего было то, что о. Макарий не имел при себе постоянного руководителя в этом высоком духовном делании. Отец же  Амвросий  имел в лице о. Макария опытнейшего духовного наставника, восшедшего на высоту духовной жизни. Поэтому он мог обучаться умной молитве, действительно, «без бед», т. е. минуя козни вражии, вводящие подвижника в прелесть, и «без скорбей», приключаю­щихся вследствие наших ложно-благовидных желаний. Внешние же скорби (как болезнь) счита­ются подвижниками полезными и душеспасительными. Да и вся с самого начала иноческая жизнь о.  Амвросия  под окормлением мудрых старцев шла ровно, без особых преткновений, направляемая к большему и большему совершенствованию духовному.

Еще при жизни старца Макария, с его благословения, некоторые из братии приходили к о.  Амвросию  для откровения помыслов. Так старец Макарий пос­тепенно готовил себе достойного преемника. А потому, видя своего предан­нейшего ученика и сына духовного окруженным толпой и беседующим с по­се­тителями на пользу душевную, проходя мимо, шутливо промолвит: «Посмот­рите-ка, посмотрите!  Амвросий-то  у меня хлеб отнимает». А иногда среди разговора с близкими к случаю скажет: «Отец  Амвросий  вас не бросит».

В это время духовному окормлению о.  Амвросия  уже поручены были отно­сившиеся к  Оптинским  старцам монахини Борисовой пустыни Курской губернии. И потому, когда они приезжали в Оптину, он по обязанности немед­лен­но отправлялся к ним в гостиницу. Ходил он по благословению о. Макария и к мир­ским посетителям.

Когда же старец Макарий преставился (7 сентября 1860 г.), хотя он не был прямо назначен, но постепенно обстоятельства так складывались, что о.  Амвросий  стал на его место. Ибо по прошествии 12 лет старчествования его в зависимости от старца Макария он уже настолько был подготовлен к сему служению, что вполне мог быть и заместителем своего предшественника.

После смерти архимандрита о. Моисея настоятелем был избран о. Исаакий, который относился к о.  Амвросию  как к своему старцу до самой его смерти. Таким образом в Оптиной пустыни не существовало никаких трений между начальственными лицами.

Повседневная жизнь старца  Амвросия  начиналась с келейного правила. Для слушания утреннего правила поначалу он вставал в 4 часа утра, звонил в звонок, на который являлись к нему келейники и прочитывали: утренние молитвы, 12 избранных псалмов и первый час, после чего он наедине пребывал в умной молитве. Затем, после краткого отдыха, старец слушал часы третий, шестой с изобразительными и, смотря по  дню , канон с акафистом Спасителю или Божией Матери, которые он выслушивал стоя.

О.  Амвросий  не любил молиться на виду. Келейник, читавший правило, должен был стоять в другой комнате. Как-то раз читали молебный канон Богородице, и один из скитских иеромонахов решился в это время подойти к батюшке. Глаза о.  Амвросия  были устремлены на небо, лицо сияло радостью, яркое сияние почило на нем, так что священноинок не мог его вынести. Такие случаи, когда исполненное дивной доброты лицо старца чудесно преображалось, озаряясь благодатным светом, почти всегда происходили в утренние часы во время или после его молитвенного правила.

Через два года старца постигла новая болезнь. Здоровье его, и без того сла­бое, совсем ослабело. С тех пор он уже не мог ходить в храм Божий и дол­жен был причащаться в келлии. И такие тяжелые ухудшения повторялись не раз.

Трудно представить себе, как он мог, будучи пригвожденным к такому страдальческому Кресту, в полном изнеможении сил принимать ежедневно толпы людей и отвечать на десятки писем. На нем сбывались  слова : Сила бо Моя в немощи совершается (2 Кор. 12, 9). Не будь он избранным сосудом Божиим, через который Сам Бог вещал и действовал, такой подвиг, такой гигантский труд не мог быть осуществим никакими человеческими силами. Животворящая Божественная благодать явно присутствовала и содействовала.

С утра и до вечера удрученный недугом старец принимал посетителей. К нему приходили люди с самыми жгучими вопросами, которые он усваивал себе, которыми в минуту беседы жил. Он всегда разом схватывал сущность дела, непостижимо мудро разъяснял его и давал ответ. Для него не существовало тайн: он видел все. Незнакомый человек мог прийти к нему и молчать, а он знал его жизнь, и его обстоятельства, и зачем он сюда пришел.  Слова  его при­нимались с верой, потому что были с властью, основанной на близости к Богу, давшему ему всезнание. Чтобы понять хоть сколько-нибудь подвиж­ничество о.  Амвросия , надо себе представить, какой труд — говорить более 12 часов  в   день !

Любил также старец побеседовать и с мирскими благочестивыми, в особен­ности образованными, людьми, каковых бывало у него немало. Вследствие общей любви и уважения к старцу приезжали в Оптину лица католического и других неправославных вероисповеданий, которые по его благословению принимали тут же Православие.

По любви к Богу о.  Амвросий  покинул мир и стал на путь нравственного совершенствования. Но как любовь к Богу в христианстве неразрывно связана с подвигом любви к ближнему, так и подвиг усовершенствования и личного спасения у старца никогда не отделялся от его подвига служения людям.

Нищета духовная, или смирение, было основой всей подвижнической жизни старца  Амвросия . Смирение же заставляло старца все свои труды и подвиги, сколько было возможно, укрывать от любопытных или самоукорением, или шутливой речью, или иногда даже не совсем благовидными поступками, или просто молчанием и сдержанностью, так что и самые близкие к нему люди временами смотрели на него как на человека самого обыкновенного. Во все времена  дня  и ночи келейные входили к нему по звонку, и не иначе как с молитвой, и потому никогда не могли заметить в нем каких-либо выдающихся особенностей.

Живя сам в смирении, без которою невозможно спасение, старец и в от­но­сившихся к нему всегда желал видать эту необходимейшую добродетель, и к смиренным относился весьма благосклонно, как, наоборот, терпеть не мог горделивых.

Когда его спрашивали: «Можно ли желать совершенствования в жизни ду­ховной?», старец отвечал: «Не только можно желать, но и должно стараться совершенствоваться в смирении, т. е. в том, чтобы считать себя в чувстве сердца хуже и ниже всех людей и всякой твари». «Лишь только смирится че­ловек, — говорил старец, — как тотчас же смирение поставляет его в преддверии Царства Небесного, которое не в  словах , а в силе: нужно меньше толковать, больше молчать, никого не осуждать, и всем мое почтение». «Когда человек понуждает себя смиряться, — поучал он одну монахиню, — то Господь утешает его внутренне, и это-то и есть та благодать, которую Бог дает смиренным».

При глубоком же смирении, несмотря на свой веселый характер и свою сдержанность, старец  Амвросий  нередко и против своей воли проливал слезы. Он плакал среди служб и молитвословий, отправлявшихся по какому-либо случаю в его келлии, в особенности, если был по желанию просителей отслужен молебен с акафистом пред особенно чтимой келейной иконой Царицы Небесной «Достойно есть». Во время чтения акафиста он стоял около двери, неподалеку от святой иконы, и умиленно взирал на благодатный лик Всепетой Богоматери. Всем и каждому можно было видеть, как слезы струились по его исхудалым ланитам. Он всегда скорбел и болезновал, иногда до пролития слез, о некоторых из духовных чад своих, страдавших душевными недугами. Плакал о себе, плакал о частных лицах, скорбел и болезновал душой и о всем дорогом ему отечестве, и о благочестивых царях русских. В свое время появились у старца и слезы радости духовной, в особенности при слушании им стройного нотного пения некоторых церковных песнопений.

Старец, опытом познавший цену милосердия и сострадании к ближним, поощрял и детей своих духовных к этой добродетели, обнадеживая их в по­лу­чении милости от Милостивого Бога за милость, оказываемую ими ближним.

Советы и наставления, которыми старец  Амвросий  врачевал души прихо­дивших к нему с верою, преподавал он или часто в уединенной беседе, или вообще всем окружавшим его, в форме самой простой, отрывочной и нередко шутливой. Вообще нужно заметить, что шутливый тон назидательной речи был его характерной чертой, что вызывало часто улыбку на устах легкомыс­ленных слушателей. Но если посерьезнее вникнуть в это наставление, то каждый увидит в нем глубокий смысл. «Как жить?» — слышался со всех сторон общий и весьма важный вопрос. И по своему обыкновению старец отвечал: «Нужно жить нелицемерно, и вести себя примерно; тогда наше дело будет верно, а ина­че выйдет скверно». Или так: «Жить можно и в миру, только не на юру, а жить тихо». Но и эти наставления старца клонились к приобретению смирения.

Кроме словесных, лично преподаваемых старцем  Амвросием  советов, мно­жество рассылалось им писем к тем, которые не имели возможности приехать. И своими ответами направлял он волю человека к добру: «Насильно никого не приведешь ко спасению… Воли человека и Сам Господь не понуждает, хотя многим способами и вразумляет». «Вся жизнь христианина, а тем более инока, должна проходить в покаянии, ибо с прекращением покаяния прекращается и духовная жизнь человека. Евангелие тем и начинается, и оканчивается: “Покайтесь”. Смиренное покаяние изглаживает все грехи, оно привлекает милость Божию к кающемуся грешнику».

Большое место в письмах уделяется и рассуждению о молитве. «Нет большего утешения для христианина, как ощущать близость Небесного Отца и беседовать с Ним в своей молитве. Молитва имеет великую силу: она вливает в нас новую духовную жизнь, утешает в скорбях, поддерживает и подкрепляет в унынии и отчаянии. Бог слышит каждый вздох нашей души. Он Всемогущ и Любвеоби­лен — какой мир и тишина водворяется в такой душе, и из глубины ее хочется сказать: «Да будет во всем, Господи, воля Твоя». Молитву Иисусову старец  Амв­росий  ставит на первое место. Он пишет, что в молитве Иисусовой мы долж­ны пребывать постоянно, не ограничиваясь ни местом, ни временем. Во время молитвы должны стараться отвергать всякие помыслы и, не обращая внимания на них, продолжать молитву. Молитва, произносимая в смирении сердца, по мысли старца  Амвросия , дает человеку распознать все искушения, наносимые диаволом, и помогает молящемуся одержать победу над ними.

В письмах к мирским людям старец разрешал некоторые недоумения касательно веры православной и церкви католической; обличал еретиков и сектантов; растолковывал некоторые знаменательные сны; подсказывал, как поступить. Старец пишет, что нужно обращать особое внимание на воспитание детей в страхе Божием. Без внушения страха Божия детей ни занимай, ничто не принесет желаемых плодов в отношении доброй нравственности и благоустроенной жиз­ни.

Старец  Амвросий  обладал всеобъемлющей опытностью, широким кругозо­ром и мог дать совет по любому вопросу не только в области духовной, но и жи­тейской. Многим мирским людям в их хозяйственных делах старец давал замечательные практические советы. И случаи прозорливости были многочис­ленны и нередко поразительны.

Немало обращалось к старцу  Амвросию  с прошением его святых молитв об исцелении от тяжких болезней и большей частью в крайних случаях, когда врачебное искусство оказывалось бессильным. В таких случаях старец чаще все­го советовал воспользоваться таинством елеосвящения, через которое боля­щие нередко исцелялись. Во всех же вообще болезнях старец назначал служить молебен пред местными чудотворными иконами или посылал в Тихонову пус­тынь (верстах в 18 от Калуги) помолиться угоднику Божию Тихону Калужскому и покупаться в его целебном колодце, и случаи исцелений по святым молитвам угодника Божия были многочисленны.

Многими подвигами старец предочистил свою душу, соделав ее избранным со­судом Святого Духа, Который обильно действовал через него. Эта духовность о.  Амвросия  была настолько велика, что его заметила, оценила и потянулась к не­му даже интеллигенция XIX века, которая в это время нередко была слаба в вере, мучилась сомнениями, а иногда была и враждебна к Церкви и всему церковному.

Старец по возможности склонял некоторых благочестивых состоятельных лиц к устроению женских общин, и сам, сколько мог, содействовал этому. Его попечением устроена женская община в г. Кромах Орловской губернии. Особенно много забот он употреблял на благоустройство Гусевской женской обители в Саратовской губернии. По его благословению устроилась благотворителями Козельщанская община в Полтавской губернии и Пятницкая в Воронежской. Старцу приходилось не только рассматривать планы, давать советы в благо­словлять людей на дело, но и защищать как благотворителей, так и насельниц от различных злоключений и препинаний со стороны некоторых недоброже­лательных мирян. По этому случаю он входил даже в переписку с епархиальными архиереями и членами Св. Синода.

Последняя женская обитель, над которой старец  Амвросий  особенно по­трудился, была Шамординская Казанская община. Сюда он посылал многих беспомощных. Старец принимал самое живое участие в устройстве но­вой обители. Еще до ее официального открытия стали строиться один корпус за другим. Но желавших поступить в общину было так много, что этих помеще­ний не хватало для вдов и сирот, находившихся в крайней бедности, а также всех страдающих какой-либо болезнью и не могущих найти в жизни ни уте­шения, ни пристанища. Но приходили сюда также и молодые курсистки, искав­шие и нахо­дившие у старца смысл жизни. Но более всего просились в общину простые крестьянки. Все они составили одну тесную семью, объединен­ную любовью к своему старцу, который собрал их и который так же горячо и оте­чески любил их.

Кто приезжал в Шамордино, тот прежде всего поражался необыкновен­ным стро­ем обители. Здесь не было ни начальствующих, ни подчиненных — все от Батюш­ки. Спрашивал: «Отчего так охотно, свободно готовы все выполнять его волю?» И от разных лиц получал один и тот же ответ: «Только то хорошо бывает, на что Батюшка благословит». Принесут, бывало, грязного, полунагого, покрытого лохмотьями и сыпью от нечистоты и истощения ребенка. «Возьмите его в Шамордино», — распо­ряжается старец (там приют для беднейших девочек). Здесь, в Шамордино, не спрашива­ли, способен ли человек принести пользу и доставить выгоду мо­нас­тырю. Здесь видели, что человеческая душа страдала, что иному голову некуда приклонить, — и всех принимали, успокаевали.

Каждый раз, как старец посещал в общине приют, дети пели сочиненный в честь него стих: «Отец родной, отец святой! Как благодарить тебя, не знаем. Ты нас призрел, ты нас одел. Ты нас от бедности избавил. Быть может мы те­перь бы все скитались по миру с сумой, не знали б крова мы нигде и враж­довали бы с судьбой. А здесь мы молим лишь Творца и за тебя Его мы славим. Мы молим Господа Отца, чтоб нас, сироток, не оставил» — или пели тропарь Казанской иконе, которой посвя­щена обитель. Серьезно и задумчиво слушал о.  Амвросий  эти детские моления и часто крупные слезы катились по его впалым щекам.

Уже в начале 1891 года старец знал, что ему предстоит скоро покинуть этот мир… Предчув­ствуя это, он особенно поспешно старался устроить монастырь. Между тем недо­вольный архиерей собирался лично явиться в Шамордино и в своей карете вывезти старца. К нему обращались сестры с вопросами: «Батюшка! Как нам встречать Владыку?» Старец отвечал: «Не мы его, а он нас встречать будет!» «Что для владыки петь?» Старец сказал: «Мы ему “Аллилуиа” пропоем». И действитель­но, архиерей застал старца уже во гробе и вошел в церковь под пение «Аллилуиа».

Промыслительно и последние  дни  своей жизни старец провел в Шамор­динской обители. В последнее время он был очень слаб, но никому не верилось, что он может умереть, так он всем был нужен. «Батюшка ослабел. Батюшка за­хворал», — слышалось во всех концах монастыря. У старца сильно заболели уши и ослаб голос. «Это последнее испытание», — сказал он. Болезнь постепенно прогрессировала, к боли в ушах прибавилась еще боль в голове и во всем теле, но старец письменно отвечал на вопросы и понемногу принимал посетителей. Вскоре всем стало ясно, что старец покидает всех.

Видя, что старец совсем приблизился к исходу, о. Иосиф поспешил отпра­виться в скит, чтобы взять оттуда хранившиеся в келлии старца для его по­гре­бения вещи: мухояровую старую мантию, в которую он некогда был облачен при пострижении, и власяницу, да еще холщовую рубашку старца Макария, к которому батюшка о.  Амвроси, во всю свою жизнь пи­тал глубокую предан­ность и уважение. В этой рубашке была собственноруч­ная надпись старца  Амв­росия : «По смерти моей надеть на меня неотменно».

Как только кончили отходную, и старец начал кончаться. Лицо стало по­крывать­ся мертвенной бледностью. Дыхание становилось все короче и короче. Наконец, он сильно потянул в себя воздух. Минуты через две это повторилось. Затем Батюшка поднял правую руку, сложил ее для крестного знамения, донес ее до лба, потом на грудь, на правое плечо и, донеся до левого, сильно стукнул об левое плечо, видно потому, что это ему стояло страшного усилия, дыхание прекрати­лось. Потом он еще вздохнул в третий и последний раз. Было ровно половина 12-го часа  дня  10 октября 1891 года.

Долго еще стояли окружающие одр мирно почившего старца, боясь нару­шить торжественную минуту разлучения праведной души с телом. Все нахо­дились как бы в оцепенении, не веря себе и не понимая: что это — сон или правда. Но святая душа его уже отлетела в иной мер, дабы предстоять Престолу Всевышнего в сиянии той любви, которой он полон был на земле. Светел и покоен был его старческий лик. Неземная улыбка озаряла его. Сбылись  слова  прозорливого старца: «Вот, целый век свой я все на народе — так и умру».

Смерть старца была всероссийским горем, но для Оптиной и Шамордина и для всех духовных чад оно было безмерно.

Ко  дню  погребения скопилось в Шамордино до восьми тысяч народу. После литургии епископ Виталий в сослужении тридцати священнослужителей со­вершил чин отпевания. Семь часов продолжалось перенесение тела почившего старца. В течение всего этого времени свечи у гроба ни разу не погасли и даже не слышно было обычного треска, который бывает, когда капельки воды по­па­дают на фитиль горящей свечи (шел сильный дождь). При жизни своей ста­рец  Амвросий  был светильником, который в любых жизненных условиях ярко светил светом своих добродетелей истомившемуся от греховной жизни человечеству, и вот теперь, когда его не стало, Господь горением свечей в ненастную дождливую погоду засвидетельст­вовал всем еще раз о святости его жизни.

14 октября вечером гроб с телом почившего старца был внесен в  Оптинский  монастырь, 15 октября по совершении литургии и панихиды гроб был поднят на руки священнослужителями и в преднесении святых икон и хоругвей погребальное шествие направилось к приготовленной могиле. Погребен был старец  Амвросий  рядом со своими предшественниками по старчеству о. Лео­нидом и о. Макарием. Именно в этот  день , 15 октября, в 1890 году, старец  Амвросий  установил праздник в честь чудотворной иконы Божией Матери «Спорительница хлебов», перед которой он сам много раз возносил свои горячие молитвы.

Шли годы. Но не зарастала тропа к могиле старца. Наступили времена тяжких потрясений. Оптина Пустынь была закрыта, разорена. Была стерта с лица земли часовня на могиле старца. Но  память  о великом угоднике Божием уничтожить было невозможно. Люди наугад обозначили место часовни и продолжали притекать к своему наставнику. Живет старец  Амвросия  вечной жизнью, как получивший великое дерзновение ко Господу, и никогда не угаснет в народном сознании  память  об этом великом молитвеннике земли Русской.

В ноябре 1987 г. Оптина Пустынь была возвращена Церкви. А в июне 1988 г. Поместным Собором Русской Православной Церкви  преподобный   Амвросий , первым из  Оптинских  старцев, был причислен к лику святых. В годовщину возрождения обители, по милости Божией, произошло чудо: ночью после службы во Введенском соборе мироточили Казанская икона Божией Матери, мощи и икона  преподобного   Амвросия . Совершались другие чудеса от мощей старца, коими он удостоверяет, что не оставляет нас, грешных, своим заступничеством пред Господом нашим Иисусом Христом. Ему слава вовеки, Аминь.

ПРЕПОДОБНЫЙ ОТЧЕ НАШ АМВРОСИЕ, МОЛИ БОГА О НАС!